Алексеев С.П. – Папка
Сергей Петрович Алексеев — Папка (читать с иллюстрациями)
Сергей Алексеев Папка
Погиб у Филиппки отец. В первые дни войны. В боях под городом Минском. Мал Филиппка — четыре года.
Скрыла горе от сына мать.
Лезет Филиппка к матери:
— Наш папка воюет? Нас защищает? Фашистов бьёт?
Прижмёт женщина сына к груди покрепче:
— Воюет, сыночек, воюет. Так точно, Филиппка, бьёт.
Бежит по селу Филиппка:
— Наш папка фашистов бьёт! Наш папка фашистов бьёт!
Живёт Филиппка в Московской области. Недалеко от города Рогачёва.
Отполыхало военное лето. Осень пришла на смену. Навалилась беда на село, на округу. Чёрной сворой прорвались сюда фашисты. Танки, пушки вошли в село.
— Славянское быдло! — кричат фашисты.
— Партизаны! — кричат фашисты.
Страшно Филиппке, прижмётся к матери:
— А где же папка? Спасёт нас папка?
— Спасёт, — отвечает женщина.
Шепчет Филиппка друзьям, соседям:
— Спасёт нас папка, побьёт фашистов…
Ждут не дождутся колхозники избавления. И вот радость как ветер в село ворвалась. Разбиты фашисты. Гонят наши врагов от Москвы на запад.
Скоро и здесь, под Рогачёвом, послышался звук канонады.
— Папка идёт! Папка идёт! — закричал Филиппка.
Дождались колхозники светлого часа. Проснулся Филиппка как-то, узнаёт: бежали фашисты, село свободно.
Бросился мальчик к матери:
— Папка пришёл? Папка пришёл?
— Пришёл, — как-то тихо сказала мать.
— Где же папка?! — кричит Филиппка.
— Дальше пошёл, сынок…
Побежал Филиппка по сельской улице:
— Нас папка освободил! Нас папка освободил!
Повстречался Филиппке Гришка. В два раза старше Филиппки Гришка. Присвистнул Гришка:
— «Освободил»! Да он под Минском ещё убитый.
Насупился Филиппка. В кулачки собрались ручонки. На Гришку волчонком смотрит. Какой убитый! Скажет же этот Гришка!
— Освободил! Освободил! — вновь закричал Филиппка.
Проходил здесь старик Тимофей Данилыч. Бросился мальчик к деду. Торопится, про отца, про Гришку ему рассказывает.
— Правда, папка побил фашистов?
Посмотрел дед на Филиппку, вспомнил про Минск, где грудью стал на пути у фашистов Филиппкин отец, другие места, где другие бойцы грудью, как камнем, стали.
— Правда, — сказал Тимофей Данилыч. Прижал он к себе Филиппку. — Без него, без отца твоего, не было бы нашей, сынок, победы.
Побежал по селу мальчишка:
— Папка принёс победу! Папка принёс победу!
Кто же скажет: не прав Филиппка?
Не каждому выпало в той грозной войне дожить до великого Дня Победы. Но каждый, кто бился тогда с врагом под Брестом, под Минском, под Ленинградом, Одессой, под Севастополем, Киевом, Смоленском, Вязьмой, по всем просторам земли советской, — был частью великой победы нашей. Каждый — живой и мёртвый.
Верно кричал Филиппка. Вырастет мальчик, по праву скажет: «Папка Родине нашей принёс победу. Папка Родину нашу от рабства спас».
Слава вам, наши отцы и деды. Сыновний поклон героям.
Дом
Советские войска стремительно продвигались вперёд. На одном из участков фронта действовала танковая бригада генерал-майора Катукова. Догоняли врага танкисты.
И вдруг остановка. Взорванный мост впереди перед танками. Случилось это на пути к Волоколамску в селе Новопетровском. Приглушили танкисты моторы. На глазах уходят от них фашисты. Выстрелил кто-то по фашистской колонне из пушки, лишь снаряды пустил по ветру.
— Ауфвидерзеен! Прощайте! — кричат фашисты.
— Бродом, — кто-то предложил, — бродом, товарищ генерал, через речку.
Посмотрел генерал Катуков — петляет река Маглуша. Круты берега у Маглуши. Не подняться на кручи танкам.
Задумался генерал.
Вдруг появилась у танков женщина. С нею мальчик.
— Лучше там, у нашего дома, товарищ командир, — обратилась она к Катукову. — Там речка уже. Подъём положе.
Двинулись танки вперёд за женщиной. Вот дом в лощине. Подъём от речки. Место здесь вправду лучше. И всё же… Смотрят танкисты. Смотрит генерал Катуков. Без моста не пройти тут танкам.
— Нужен мост, — говорят танкисты. — Брёвна нужны.
— Есть брёвна, — ответила женщина.
Осмотрелись танкисты вокруг: где же брёвна?
— Да вот они, вот, — говорит женщина и показывает на свой дом.
— Так ведь дом! — вырвалось у танкистов.
Посмотрела женщина на дом, на воинов.
— Да что дом — деревяшки-полешки. То ли народ теряет… О доме ль сейчас печалиться, — сказала женщина. — Правда, Петя? — обратилась к мальчику. Затем снова к солдатам: — Разбирайте его, родимые.
Не решаются трогать танкисты дом. Стужа стоит на дворе. Зима набирает силу. Как же без дома в такую пору?
Поняла женщина:
— Да мы в землянке уж как-нибудь. — И снова к мальчику: — Правда, Петя?
— Правда, маманя, — ответил Петя.
И всё же мнутся, стоят танкисты.
Взяла тогда женщина топор, подошла к краю дома. Первой сама по венцу ударила.
— Ну что ж, спасибо, — сказал генерал Катуков.
Разобрали танкисты дом. Навели переправу. Бросились вслед фашистам. Проходят танки по свежему мосту. Машут руками им мальчик и женщина.
— Как вас звать-величать? — кричат танкисты. — Словом добрым кого нам вспоминать?
— Кузнецовы мы с Петенькой, — отвечает, зардевшись, женщина.
— А по имени, имени-отчеству?
— Александра Григорьевна, Пётр Иванович.
— Низкий поклон вам, Александра Григорьевна. Богатырём становись, Пётр Иванович.
Догнали танки тогда неприятельскую колонну. Искрошили они фашистов. Дальше пошли на запад.
Отгремела война. Отплясала смертями и бедами. Утихли её сполохи. Но не стёрла память людские подвиги. Не забыт и подвиг у речки Маглуши. Поезжай-ка в село Новопетровское. В той же лощине, на том же месте новый красуется дом. Надпись на доме: «Александре Григорьевне и Петру Ивановичу Кузнецовым за подвиг, совершённый в годы Великой Отечественной войны».
Петляет река Маглуша. Стоит над Маглушей дом. С верандой, с крылечком, в резных узорах. Окнами смотрит на добрый мир.Ново-Петровское, место подвига семьи Кузнецовых. 17.12.1941 г. они отдали свой дом танкистам 1-й Гвардейской танковой бригады для строительства моста через р.Маглушу. Одиннадцатилетний Петя Кузнецов провел танки через минное поле, получив при этом сильную контузию. На доме Кузнецовых мемориальная доска.
Хатынь
Солдат Желобкович шагал со всеми. По белорусской земле, по отчему краю идет солдат. Все ближе и ближе к родному дому. Деревня его — Хатынь.
Шагает солдат к друзьям боевым по роте:
— Не знаешь Хатыни? Хатынь, брат, лесное чудо!
И начинает солдат рассказ. Деревня стоит на поляне, на взгорке. Лес расступился здесь, солнцу дал волю. Мол, тридцать домов в Хатыни. Разбежались дома по поляне. Колодцы скользнули в землю. Дорога метнулась в ели. И там, где дорога прижалась к лесу, где ели уперлись стволами в небо, на самом бугре, на самом высоком краю Хатыни, он и живет — Иван Желобкович.
И напротив живет Желобкович. И слева живет Желобкович. И справа живет Желобкович. Их, Желобковичей, в этой Хатыни, как скажут, хоть пруд пруди.
Шел воин к своей Хатыни.
Дом вспоминал. Тех, кто остался в доме. Жену он оставил. Старуху мать, трехлетнюю дочь Маришку. Шагает солдат, Маришке несет подарок — ленту в ее косичку, ленту красную, как огонь.
Быстро идут войска. Вскоре увидит воин старуху мать. Обнимет старуху мать. Скажет солдат:
— Пришел.
Вскоре увидит солдат жену. Расцелует солдат жену. Скажет солдат:
— Пришел!
На руки возьмет Маришку. Подбросит солдат Маришку. Скажет и ей:
— Пришел!
Вынет солдат гостинец:
— На, получай, Маришка!
Шел воин к своей Хатыни. О друзьях, о соседях думал. Вскоре увидит всех Желобковичей. Увидит Яцкевичей, Рудаков, Мироновичей. Улыбнется солдат Хатыни. Скажет солдат:
— Пришел.
Вышли они к Хатыни. Рядом совсем, в километре от этих мест.
Солдат к командиру. Мол, рядом деревня. Вот тут, мол, овражек, за оврагом лесочек. Прошел лесочек, и вот Хатынь. Выслушал ротный.
— Ну что же, — сказал, — ступай.
Шагает солдат к Хатыни. Вот и овражек. Вот и лесочек. Вот-вот и избы сейчас покажутся. Сейчас он увидит мать. Сейчас он жену обнимет. Маришке вручит подарок. Подбросит Маришку к солнцу.
Прошел он лесочек. Вышел к поляне. Вышел — и замер. Смотрит, не верит — нет на месте своем Хатыни. На пепелище обгоревшие трубы одни торчат.
Остановился солдат, закричал:
— Где люди?! Где люди?!
Погибли в Хатыни люди. Взрослые, дети, старухи — все. Явились сюда фашисты:
— Партизаны! Бандиты! Лесные разбойники!
В сарай согнали фашисты жителей. Сожгли всех людей в сарае.
Подбежал солдат к отчему дому. Рухнул на пепел. Зарыдал, застонал солдат. Отлетел, выпал из рук гостинец. Затрепетала, забилась от ветра лента. Взвилась красным пламенем над землей.
Хатынь не одна. На белорусской земле много таких Хатыней было.
Доватор
В боях под Москвой вместе с другими войсками принимали участие и казаки: донские, кубанские, терские…
Лих, искрометен в бою Доватор. Ладно сидит в седле. Шапка-кубанка на голове.
Командует генерал Доватор кавалерийским казачьим корпусом. Смотрят станичники на генерала:
— Наших кровей — казацких!
Спорят бойцы, откуда он родом:
— С Дона.
— С Кубани!
— Терский он, терский.
— Уральский казак, с Урала.
— Забайкальский, даурский, считай, казак.
Не сошлись в едином мнении казаки. Обратились к Доватору:
— Товарищ комкор, скажите, с какой вы станицы?
Улыбнулся Доватор:
— Не там, товарищи, ищете. В белорусских лесах станица.
И верно. Совсем не казак Доватор. Белорус он. В селе Хотине, на севере Белоруссии, недалеко от города Полоцка — вот где родился комкор Доватор.
Еще в августе — сентябре конная группа Доватора ходила по фашистским тылам. Громила склады, штабы, обозы. Сильно досталось тогда фашистам. Пошли среди фашистских солдат слухи — 100 тысяч советских конников прорвалось в тыл. А на самом деле в конной группе Доватора было только 3000 человек.
Когда советские войска под Москвой перешли в наступление, казаки Доватора снова прорвались в фашистский тыл.
Боятся фашисты советских конников. За каждым кустом им казак мерещится…
Назначают фашистские генералы награду за поимку Доватора — 10 тысяч немецких марок.
Как гроза, как весенний гром идет по фашистским тылам Доватор.
Бросает фашистов в дрожь. Проснутся, ветра услышав свист.
— Доватор! — кричат. — Доватор!
Услышат удар копыт.
— Доватор! Доватор!
Повышают фашисты цену. 50 тысяч марок назначают они за Доватора. Как сон, миф для врагов Доватор.
Едет верхом на коне Доватор. Легенда следом за ним идет.
Крепость
Не могут фашисты взять Сталинград. Стали утверждать, что Сталинград неприступная крепость: мол, окружают город непроходимые рвы, мол, поднялись вокруг Сталинграда валы и насыпи. Что ни шаг — то мощные оборонительные сооружения и укрепления, разные инженерные хитрости и ловушки.
Не называют фашисты городские кварталы кварталами, пишут — укрепрайоны. Не называют дома домами, пишут — форты и бастионы.
— Сталинград — это крепость, — твердят фашисты.
Пишут об этом немецкие солдаты и офицеры в письмах к себе домой. Читают в Германии письма.
— Сталинград — это крепость, крепость, — трубят в Германии.
Генералы строчат донесения. В каждой строчке одно и то же:
«Сталинград — это крепость. Неприступная крепость. Сплошные укрепрайоны. Неодолимые бастионы».
Фашистские газеты помещают статьи. И в этих статьях все о том же:
«Наши солдаты штурмуют крепость».
«Сталинград — сильнейшая крепость России».
«Крепость, крепость!» — кричат газеты. Даже фронтовые листовки об этом пишут.
А Сталинград крепостью никогда и не был. Нет никаких особых в нем укреплений. Город как город. Дома, заводы.
Одна из фашистских листовок попала к советским солдатам. Посмеялись солдаты: «Ага, не от легкой жизни фашисты такое пишут». Потом понесли, показали листовку члену Военного совета 62-й армии дивизионному комиссару Кузьме Акимовичу Гурову; мол, посмотри, товарищ комиссар, какие небылицы фашисты пишут.
Прочитал комиссар листовку.
— Все тут верно, — сказал солдатам. — Правду фашисты пишут. А как же, конечно, крепость.
Смутились солдаты. Может, оно и так. Начальству всегда виднее.
— Крепость, — повторил Гуров. — Конечно, крепость.
Переглянулись солдаты. Не будешь с начальством спорить!
Улыбнулся Гуров.
— Ваши сердца и мужество ваше — вот она, неприступная крепость, вот они, неодолимые рубежи и укрепрайоны, стены и бастионы.
Улыбнулись теперь и солдаты. Понятно сказал комиссар. Приятно такое слушать.
Прав Кузьма Акимович Гуров. О мужество советских солдат — вот о какие стены сломали в Сталинграде фашисты шею.
Знамя Победы
— Сержант Егоров!
— Я, сержант Егоров.
— Младший сержант Кантария.
— Я, младший сержант Кантария.
Бойцов вызвал к себе командир. Советским солдатам доверялось почетное задание. Им вручили боевое знамя. Это знамя нужно было установить на здании рейхстага.
Ушли бойцы. Многие с завистью смотрели им вслед. Каждый сейчас хотел быть на их месте.
У рейхстага идет бой.
Пригнувшись, бегут Егоров и Кантария через площадь. Советские воины внимательно следят за каждым их шагом. Вдруг фашисты открыли бешеный огонь, и знаменосцам приходится лечь за укрытие. Тогда наши бойцы вновь начинают атаку. Егоров и Кантария бегут дальше.
Вот они уже на лестнице. Подбежали к колоннам, подпирающим вход в здание. Кантария подсаживает Егорова, и тот пытается прикрепить знамя у входа в рейхстаг.
«Ох, выше бы!» — вырывается у бойцов. И, как бы услышав товарищей, Егоров и Кантария снимают знамя и бегут дальше. Они врываются в рейхстаг и исчезают за его дверьми.
Бой уже идет на втором этаже. Проходит несколько минут, и в одном из окон, недалеко от центрального входа, вновь появляется Красное знамя. Появилось. Качнулось. И вновь исчезло.
Забеспокоились солдаты. Что с товарищами? Не убиты ли?!
Проходит минута, две, десять. Тревога все больше и больше охватывает солдат. Проходит еще тридцать минут.
И вдруг крик радости вырывается у сотен бойцов. Друзья живы. Знамя цело. Пригнувшись, они бегут на самом верху здания — по крыше. Вот они выпрямились во весь рост, держат знамя в руках и приветственно машут товарищам
Потом вдруг бросаются к застекленному куполу, который поднимается над крышей рейхстага, и осторожно начинают карабкаться еще выше.
На площади и в здании еще шли бои, а на крыше рейхстага, на самом верху, в весеннем небе над побежденным Берлином уже уверенно развевалось Знамя Победы. Два советских воина, русский рабочий Михаил Егоров и грузинский юноша Милитон Кантария, а вместе с ними и тысячи других бойцов разных национальностей сквозь войну принесли его сюда, в самое фашистское логово, и установили на страх врагам, как символ непобедимости советского оружия.
Прошло несколько дней, и фашистские генералы признали себя окончательно побежденными
Гитлеровская Германия была полностью разбита. Великая освободительная война советского народа против фашизма закончилась полной нашей победой.
Был май 1945 года. Гремела весна. Ликовали люди и земля. Москва салютовала героям. И радость огнями взлетала в небо.
Последние метры война считает
Начался штурм рейхстага. Вместе со всеми в атаке Герасим Лыков.
Не снилось такое солдату. Он в Берлине. Он у рейхстага. Смотрит солдат на здание. Колонны, колонны, колонны. Стеклянный купол венчает верх.
С боем прорвались сюда солдаты. В последних атаках, в последних боях солдаты. Последние метры война считает.
В сорочке родился Герасим Лыков. С 41-го он воюет. Знал отступления, знал окружения, два года идет вперед. Хранила судьба солдата.
— Я везучий, — шутил солдат. — В этой войне для меня не отлита пуля. Снаряд для меня не выточен.
И верно, не тронут судьбой солдат.
Ждут солдата в далеком краю российском жена и родители. Дети солдата ждут.
Ждут победителя. Ждут!
В атаке, в порыве лихом солдат. Последние метры война считает. Не скрывает радость свою солдат. Смотрит солдат на рейхстаг, на здание. Колонны, колонны, колонны. Стеклянный купол венчает верх.
Последний раскат войны.
— Вперед! Ура! — кричит командир.
— Ура-а-а! — повторяет Лыков.
И вдруг рядом с солдатом снаряд ударил. Поднял он землю девятым валом. Сбила она солдата. Засыпан землей солдат.
Кто видел, лишь ахнул:
— Вот так пуля ему не отлита.
— Вот так снаряд не выточен.
Знают все в роте Лыкова — отличный товарищ, солдат примерный.
Жить бы ему да жить. Вернуться бы к жене, к родителям. Детей радостно расцеловать.
И вдруг снова снаряд ударил. Рядом с тем местом, что первый. Немного совсем в стороне. Рванул и этот огромной силой. Поднял он землю девятым валом.
Смотрят солдаты — глазам не верят.
Жив оказался солдат. Засыпал — отсыпал его снаряд. Вот ведь судьба бывает. Знать, и вправду пуля ему не отлита. Снаряд для него не выточен.
Брестская крепость
Брестская крепость стоит на границе. Атаковали ее фашисты в первый же день войны.
Не смогли фашисты взять Брестскую крепость штурмом. Обошли ее слева, справа. Осталась она у врагов в тылу.
Наступают фашисты. Бои идут под Минском, под Ригой, под Львовом, под Луцком. А там, в тылу у фашистов, не сдается, сражается Брестская крепость.
Трудно героям. Плохо с боеприпасами, плохо с едой, особенно плохо с водой у защитников крепости.
Кругом вода — река Буг, река Муховец, рукава, протоки. Кругом вода, но в крепости нет воды. Под обстрелом вода. Глоток воды здесь дороже жизни.
— Воды!
— Воды!
— Воды! — несется над крепостью.
Нашелся смельчак, помчался к реке. Помчался и сразу рухнул. Сразили враги солдата. Прошло время, еще один отважный вперед рванулся. И он погиб. Третий сменил второго. Не стало в живых и третьего.
От этого места недалеко лежал пулеметчик. Строчил, строчил пулемет, и вдруг оборвалась очередь. Перегрелся в бою пулемет. И пулемету нужна вода.
Посмотрел пулеметчик — испарилась от жаркого боя вода, опустел пулеметный кожух. Глянул туда, где Буг, где протоки. Посмотрел налево, направо.
— Эх, была не была.
Пополз он к воде. Полз по-пластунски, змейкой к земле прижимался. Все ближе к воде он, ближе. Вот рядом совсем у берега. Схватил пулеметчик каску. Зачерпнул, словно ведром, воду. Снова змейкой назад ползет. Все ближе к своим, ближе. Вот рядом совсем. Подхватили его друзья.
— Водицу принес! Герой!
Смотрят солдаты на каску, на воду. От жажды в глазах мутится. Не знают они, что воду для пулемета принес пулеметчик. Ждут, а вдруг угостит их сейчас солдат — по глотку хотя бы.
Посмотрел на бойцов пулеметчик, на иссохшие губы, на жар в глазах.
— Подходи, — произнес пулеметчик.
Шагнули бойцы вперед, да вдруг…
— Братцы, ее бы не нам, а раненым, — раздался чей-то голос.
Остановились бойцы.
— Конечно, раненым!
— Верно, тащи в подвал!
Отрядили солдаты бойца в подвал. Принес он воду в подвал, где лежали раненые.
— Братцы, — сказал, — водица…
Повернулись на голос головы. Побежала по лицам радость
Взял боец кружку, осторожно налил на донышко, смотрит, кому бы дать. Видит, солдат в бинтах весь, в крови солдат.
— Получай, — протянул он солдату кружку.
Потянулся было солдат к воде
Взял уже кружку, да вдруг:
— Нет, не мне, — произнес солдат. — Не мне. Детям тащи, родимый.
— Детям! Детям! — послышались голоса.
Понес боец воду детям. А надо сказать, что в Брестской крепости вместе со взрослыми бойцами находились и женщины и дети — жены и дети военнослужащих.
Спустился солдат в подвал, где были дети.
— А ну, подходи, — обратился боец к ребятам. — Подходи, становись, — и, словно фокусник, из-за спины вынимает каску.
Смотрят ребята — в каске вода.
— Вода!
Бросились дети к воде, к солдату.
Взял боец кружку, осторожно налил на донышко. Смотрит, кому бы дать. Видит, рядом малыш с горошину.
— На, — протянул малышу.
Посмотрел малыш на бойца, на воду.
— Папке, — сказал малыш. — Он там, он стреляет.
— Да пей же, пей, — улыбнулся боец.
— Нет, — покачал головой мальчонка. — Папке. — Так и не выпил глотка воды.
И другие за ним отказались.
Вернулся боец к своим. Рассказал про детей, про раненых. Отдал он каску с водой пулеметчику.
Посмотрел пулеметчик на воду, затем на солдат, на бойцов, на друзей. Взял он каску, залил в металлический кожух воду. Ожил, заработал, застрочил пулемет.
Прикрыл пулеметчик бойцов огнем. Снова нашлись смельчаки. К Бугу, смерти навстречу, поползли. Вернулись с водой герои
Напоили детей и раненых.
Отважно сражались защитники Брестской крепости. Но становилось их все меньше и меньше
Бомбили их с неба. Из пушек стреляли прямой наводкой. Из огнеметов.
Ждут фашисты — вот-вот, и запросят пощады люди. Вот-вот, и появится белый флаг.
Ждали, ждали — не виден флаг. Пощады никто не просит.
Тридцать два дня не умолкали бои за крепость «Я умираю, но не сдаюсь. Прощай, Родина!» — написал на стене штыком один из последних ее защитников.
Это были слова прощанья. Но это была и клятва. Сдержали солдаты клятву. Не сдались они врагу.
Поклонилась за это страна героям. И ты на минуту замри, читатель. И ты низко поклонись героям.
Подвиг у Дубосекова
В середине ноября 1941 года фашисты возобновили свое наступление на Москву. Один из главных танковых ударов врага пришелся по дивизии генерала Панфилова.
Разъезд Дубосеково. 118-й километр от Москвы. Поле. Холмы. Перелески. Чуть поодаль петляет Лама. Здесь, на холме, на открытом поле, герои из дивизии генерала Панфилова преградили фашистам путь.
Их было 28. Возглавлял бойцов политрук Клочков.
Врылись солдаты в землю. Прильнули к краям окопов.
Рванулись танки, гудят моторами. Сосчитали солдаты:
— Двадцать штук.
Усмехнулся Клочков:
— Двадцать танков. Так это, выходит, меньше, чем по одному на человека.
— Меньше, — сказал рядовой Емцов.
— Конечно, меньше, — сказал Петренко.
Поле. Холмы. Перелески. Чуть поодаль петляет Лама.
Вступили герои в бой.
— Ура! — разнеслось над окопами.
Это солдаты первый подбили танк.
Снова гремит «ура!». Это второй споткнулся, фыркнул мотором, лязгнул броней и замер. И снова «ура!». И снова. Четырнадцать танков из двадцати подбили герои. Отошли, отползли уцелевших шесть.
— Поперхнулся, видать, разбойник, — произнес сержант Петренко.
— Эка же, хвост поджал.
Передохнули солдаты. Видят — снова идет лавина. Сосчитали — тридцать фашистских танков.
Посмотрел на солдат политрук Клочков. Замерли все. Притихли. Лишь слышен железа лязг. Ближе все танки, ближе.
— Друзья, — произнес Клочков, — велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва.
Вступили солдаты в битву. Все меньше и меньше в живых героев. Пали Емцов и Петренко. Погиб Бондаренко. Погиб Трофимов, Нарсунбай Есебулатов убит. Шопоков. Все меньше и меньше солдат и гранат.
Вот ранен и сам Клочков. Поднялся навстречу танку. Бросил гранату. Взорван фашистский танк. Радость победы озарила лицо Клочкова. И в ту же секунду сразила героя пуля. Пал политрук Клочков.
Стойко сражались герои-панфиловцы. Доказали, что мужеству нет предела. Не пропустили они фашистов.
Разъезд Дубосеково. Поле. Холмы. Перелески. Где-то рядом петляет Лама. Разъезд Дубосеково — для каждого русского сердца дорогое, святое место.Мемориал героям-Панфиловцам в Дубосеково. Фото с сайта http://www.gnuman.ru/blog/84450/